Допрос окончился. Комиссар проводил дона Хайме до дверей, назначив следующую встречу на завтра у себя в кабинете. «Если, конечно, позволят обстоятельства», — добавил он, изобразив на лице смиренную гримасу: страна переживала тяжелый момент.

Дон Хайме ушел встревоженный и опечаленный. Когда место кровавой трагедии и мучительного допроса осталось позади, он почувствовал облегчение. Теперь его тяготило другое: у него было вдоволь времени, чтобы спокойно поразмыслить о случившемся, однако он с тоской думал о том, что своими мрачными мыслями ему не с кем поделиться.

Он остановился возле ограды парка Ретиро и прижался лбом к кованой решетке. Его взгляд рассеянно блуждал между деревьями парка. Неужели теплые чувства, которые он испытывал к Луису де Аяле, тяжелое потрясение из-за его смерти не наполняли душу маэстро праведным гневом? Образ женщины, таинственно связанной с грозными событиями, вносил смятение в его мир, еще совсем недавно такой простой и понятный. Дона Луиса убили; дон Луис де Аяла, человек, которого он так уважал, пал от руки неведомого мерзавца. Маэстро от души желал, чтобы на голову виновного обрушилось грозное возмездие. Почему же в таком случае он не был откровенен с Кампильо и не рассказал ему все, что знает?

Он в отчаянии покачал головой. Да, он не был уверен, что Адела де Отеро причастна к этой истории… Но все слишком очевидно, напрасно он себя обманывал. Даже если рапиру в горло маркиза вонзил кто-то другой, эта женщина, прямо или косвенно, была замешана в убийстве. Она внезапно появилась в доме дона Хайме, проявила необъяснимый интерес к маркизу, в последние недели вела себя странно, а потом исчезла таинственным образом… Отныне любая мелочь, каждое произнесенное ею слово казались ему частью хладнокровно разработанного плана. А эта рапира? Ведь это была именно ее рапира.

Убийство? Но с какой целью? Сомнений не было: его, маэстро, использовали, чтобы добраться до маркиза де лос Алумбрес, он был средством. Кому и зачем это понадобилось? Преступление было всего лишь следствием; за ним, безусловно, скрывалась некая причина; и причина эта была до такой степени веская, что ради нее, по мнению убийцы, стоило пойти даже на такой отчаянный шаг. В мыслях дона Хайме немедленно возник конверт с сургучной печатью, который он прятал за книгами в своем кабинете. Охваченный лихорадочным волнением, он отошел от решетки и направился в сторону Пуэрта-де-Алькала, постепенно убыстряя шаг. Ему не терпелось как можно скорее вернуться домой, открыть конверт и прочитать его содержимое. Несомненно, там он найдет ключ ко всему.

Он остановил экипаж и назвал свой адрес. На мгновение в его сознании возникла мысль, что лучше было бы передать эти бумаги в руки полиции и наблюдать за ходом расследования со стороны. Но он понимал, что поступить таким образом невозможно. Некто отвел ему в этой истории весьма незавидную роль, все было заранее определено; его, как марионетку, дергали за невидимые нити. Уязвленная гордость требовала отмщения; никто никогда не осмеливался играть с ним в такие игры, и теперь он чувствовал унижение и ярость. Наверное, чуть позже он все же пойдет в полицию; но сначала он узнает сам, что же все-таки произошло. Ему предстояло немедленно расквитаться с Аделой де Отеро, с которой у него были свои счеты. В глубине души дон Хайме понимал, что им двигало отнюдь не желание отомстить за маркиза: отмщения требовали его собственные поруганные чувства.

Экипаж плавно покачивался на ходу, дон Хайме привалился к спинке сиденья; его мысли успокоились и прояснились. По старой профессиональной привычке он принялся шаг за шагом пересматривать события, размышляя, как это было ему свойственно, в терминах фехтования. Обычно это помогало ему упорядочить мысли и чувства, когда предстояло решить сложную задачу. Итак, неведомый противник или, возможно, противники начали игру с финта, ложной атаки. Прибегнув к этому действию, они преследовали какую-то тайную цель; ложная атака заключалась в отвлекающем, сбивающем с толку действии, вслед за которым неожиданно шла атака. Целились не в него, а в Луиса де Аялу, а он, Хайме Астарлоа, был настолько неуклюж, что не рассчитал глубину укола и даже содействовал ему, совершив непростительный промах.

Все вставало на свои места. Атаковав первый раз, они готовились атаковать во второй. Красавица Алела де Отеро успешно применила по отношению к маркизу тактику, которая в фехтовании зовется «форсированная атака»: выбрала слабое место противника, заставила его отвлечься на обманный укол и неожиданно атаковала. Слабым местом Луиса де Аялы было фехтование и женщины.

Что же произошло дальше? Маркиз, отличный фехтовальщик, почувствовал, что противник его отвлекает, стараясь преодолеть защиту. Будучи человеком предусмотрительным, он принял меры, доверив дону Хайме то, на что, без всякого сомнения, посягал соперник: загадочный конверт. Маркиз видел грозящую ему опасность, но он был не только фехтовальщиком, но и азартным игроком. Отлично зная его стиль, дон Хайме видел, что маркиз переоценил свое везение: не совершая решительных действий, он с любопытством наблюдал, что будет дальше. Он рассчитывал отбить атаку противника в последнюю минуту, когда тот, поняв, что его планы раскрыты, задумает нанести роковой удар; здесь-то он и просчитался. Такой бывалый фехтовальщик, как Алла, должен был сообразить, насколько опасно недооценивать противника. Тем более такого коварного, как Адела де Отеро.

Дон Хайме не сомневался: атакующий стремился заполучить бумаги маркиза, но своей цели не достиг. По чистой случайности невольное вмешательство маэстро в эту игру разрушило коварные планы неизвестного соперника. Все должно было завершиться после того, как рапира пронзит горло дона Луиса, однако игра принимала новый оборот, куда более сложный. Теперь маэстро волновал другой вопрос, жизненно важный для него самого: знают ли противники, какую роль, благодаря дальновидности маркиза, сыграл в этой истории скромный учитель фехтования и что документы спрятаны в надежном месте у него дома?.. Он не спеша обдумывал все возможные варианты и успокоился: этого они знать не могли. Уж здесь-то Аяла остался верным себе: он никогда не раскрыл бы тайну ни Аделе де Отеро, ни кому-либо другому. Он сам признался, что Хайме Астарлоа был единственным, кому он мог доверить столь щекотливое дело.